В 1930 году, когда я поступила в школу, она называлась 57 ФЗС — фабрично-заводская семилетка имени 9-го января. Имя ее объяснялось близостью расположения Дворцовой площади — тогда пл.Урицкого. Наверно, вы знаете, что все школы существовали в это время на базе разных заводов и предприятий. Наша была на базе ЛСПО — Ленинградский совет потребительских обществ, — во главе которого стоял Бадаев (тот самый, по имени которого потом Бадаевские склады назывались).
У нас было огромное количество младших классов. Я, к примеру, поступала во 2-15. Они располагались на Гоголя, 19. В третьем этаже. А внизу была пионерская база. Это, в сущности, был клуб с разными кружками. А уже третьи классы учились в нашей школе, со львами. Только вход был сбоку со стороны Исаакиевской площади. Так что в третий класс я уже пошла туда. К тому времени наша школа стала называться 57 ФЗД, т.е. она стала девятилеткой. И до 1936 года она была девятилеткой. В 1936 году школа стала десятилеткой и получила новое наименование — 14 средняя школа Октябрьского района. Мы, тогда 8-классники, учились уже по новым программам и с новыми учителями и стали первым выпуском 10-летки. Было нас 68 человек, два класса. Мы закончили в 1939-ом. А в 1941/42 гг. была введена единая нумерация уже не по району, а по городу. Тогда и приобрела наша школа тот номер, который носит по сей день, — 239. Еще будет много перемен. Она будет 10 лет (1944-1954 гг.) женской, потом станет только старшеклассной — политехничеcкой, а уж потом математической. Менялись номера. Менялись адреса. Одно не менялось. Особая атмосфера школы. Высокий уровень ее учителей и выпускников.
В беседе об истории школы участвовали Ида Ильинична Славина, Михаил Георгиевич Иванов, Виктория Мороз и Алена Диденко
Полная версия будет доступна для скачивания в ближайшее время
Воспоминания А. Колотова
Человек, умеющий думать, редко замыкается в профессиональном мышлении. Он с неизбежностью осмысливает мир широко и вырабатывает свой взгляд на те стороны действительности, что вроде бы его впрямую и не касаются; за чем следуют попытки сказать, выразить себя и, как следствие, конфликт с навязанными ограничениями. В этом неразрешимая дилемма всех диктатур нового времени. Не учить нельзя, учить узко не удается, удерживать после в надлежащей узде не получается. В этом залог движения к демократии. Но абстрактной истории нет дела до человечества с его тенденциями, и ни одна идея не воплощается в жизнь сама. Нужен проводник, тот, кому сдвинуть с места процесс, растопить лед — важнее всего на свете.
В 239 школе, с ее физикой и математикой, поднятыми на высочайший уровень преподавания, непременно должна была возникнуть гуманитарная деятельность, с интересом к литературе, стихам, к философии повседневной жизни. Проводником и энтузиастом этой деятельности стала Ида Ильинична Славина.
Когда встречаются миссия и творец, когда из их единения рождается дело, при взгляде назад кажется, что и не могло быть иначе. Ида Ильинична, в возрасте расцвета и опыта, с неукротимым темпераментом и любовью к людям, с потрясающей готовностью к работе — она была на месте. Знаменитое начало 60-х, начало свободного дыхания в стране, поверившей в освобождение, и она, влюбленная в литературу, как способ духовного развития человека, готовая на все, чтобы дети вырастали свободнее, чем их родители — все подобралось одно к одному. Оставалось решить, какую именно форму примет ее направленная энергия. Об уроках литературы напишут те, кто у нее учился, но уроки не могли поглотить ни ее время, ни ее силы целиком. Созданное ею окружение, притягательная сила уверенности в том, что разум и добро сильны, искренний интерес к талантливой молодежи привели к литературному клубу. Название «Алые Паруса» и исходная точка в рассказах Грина были случайностью. Не было случайностью то, что собрались вместе яркие люди, что их наивный юношеский романтизм, взрослеющее в творчестве осознание открывающейся жизни вовлекали новых и новых 15-ти, 16-тилетних. Вырастая и уходя из школы, многие приходили вновь в почетном наименовании «стариков». Игра шла с минимальным количеством постепенно появлявшихся атрибутов — значок, членский билет, клятва при вступлении, гимн клуба. В возрасте критическом и насмешливом мы знали, что значок и гимн — приятные условности. Силу обязательной власти над нами имели понятия, наполненные прямым смыслом: интеллигентность, культура, широта кругозора. Не случайно на приглашение прийти в клуб отзывались деятели культуры любого уровня и, побывав, часто приходили опять: список громких имен длинен для перечисления. Где еще и было нам находить друзей, как не в кругу, отобранном по высокому стандарту морального соответствия, где не понимали вопроса, как убить время. Времени не хватало — и хватало на все.
Ей было трудно и становилось труднее по мере почернения времени. Из оттепели страна перешла в брежневщину, цензура всех видов сдавливала глотку писателей, журналистов и преподавателей, особенно литературы. Ей, у которой в 1937-м расстреляли отца, а матери повезло, вернулась после 20 лет лагерей — приходилось участвовать в мероприятиях политпросвета, возражать против зачитывания историком П.А.Островским цитат из Сталина, мириться с соседством общеизвестных стукачей, а на уроках вновь яростно бороться, чтобы познание мира не свернулось до размеров «Поднятой целины». Клуб, где вольность мысли сопровождала нас постоянно и неизменно, стал светлым окном для школьников — и для нее, она бы задохнулась без него.
В 1986 мы праздновали 25-летие клуба, давно и далеко разошедшиеся по разным дорогам в жизни, и абсолютно «свои» при встрече. От окончания школы прошли десятилетия, и мы остались друг для друга «своими»; а Славина — Всегда! «Свои» собирались у нее ежегодно на день рождения, являлись по первому слову, сопровождали клубную молодежь в поездки во время школьных каникул. Уже заведя семью и детей, мы продолжали звонить и приходить к ней с рассказами, просто забегали вечерком (как положено в Ленинграде, верный час пути от центра в один конец!) С годами ее буйный темперамент, не уменьшаясь, смягчался нашим взрослением, мощность голоса и скорость выпаливания разнообразных эпитетов не уменьшались. Она имела право на это — она создала среду, в которой мы выросли, мы знали об этом, она знала, что мы знаем, и мы знали, что она знает, что мы знаем. В Германии, где она живет, в России, Израиле, Америке, куда приезжает, те, кто ей благодарен, непременно заедут к ней или заберут на вечер к себе. Ей многие благодарны! Она заслужила свою награду, лучшую награду, мыслимую для учителя: длящуюся любовь всех поколений воспитанников. Ее награда в том, что, разговаривая о делах, давно минувших, мы никогда не забудем, если не сказать, то подумать о ней и о том, что в большой мере наше общение началось и продолжается благодаря ей.